Танец духов - Страница 25

Хаким кивал с отсутствующим видом. Потом тоскливо покосился в сторону стоящего в почтительном удалении официанта. Смущение Хакима перерастало в скуку, а скука — в раздражение.

— Простите, до меня не доходят все эти… тонкости, — сказал он усталым тоном.

Тупость араба возмущала Уилсона. Но тут ему вдруг пришло в голову, что он сам лишил Хакима возможности что-либо понять. Как он представился в Ливане? Фрэнк д'Анкония! А теперь внезапно выпрыгнул его «полный тезка» Джек Уилсон! Без дополнительных объяснений никто, естественно, не врубится в его повествование!

Тяжело вздохнув, Уилсон сухо закруглился:

— Короче, Танец духов — некий аналог вашего идейного наследия в виде книжек Кутба.

Тут Хакима наконец-то взяло любопытство.

— Погодите, вы мне так ничего и не объяснили про этот танец. В чем его идейное содержание?

Уилсон опять загорелся:

— Танец духов — призыв вернуться в потерянный золотой век. Отказаться от прогресса, который несет только смерть, разрушение и страдания. Дело в том, что этому Вовоке — мне тогдашнему — было видение. Будто все индейцы — все! — начинают разом танцевать. И к ним мало-помалу присоединяются все восставшие из праха предки. Они танцуют, и танцуют, и танцуют… и земля — вся земля! — начинает содрогаться под их ногами. А потом все индейцы, нынешние и прошлые, вдруг возносятся на небо, а земля — земля продолжает сотрясаться! И в конце концов пожирает оставшихся на ней людей. А остались — одни бледнолицые! Все враги индейцев погибают. И тогда индейцы возвращаются на землю, все старые раны заживают, и начинается новая, прекрасная жизнь… Мир излечивается от заразы.

— Хм… мир излечивается. Занятно.

— Да, на землю возвращается золотой век, все становится как в старые добрые времена.

Хаким странно поиграл бровями.

— Похожи, мы с вами оба много выпили, — внезапно сказал он.

Уилсон чуть не лопнул от злости. Старый дурак ни черта не понял!

Но тут араб махнул рукой, словно отметая все прежде сказанное, и сделал нечто до такой степени неожиданное, что прежний разговор действительно немедленно вылетел из головы.

Хаким достал из кармана черную бархатную коробочку и положил ее на стол перед Уилсоном. В таких футлярах обычно дарят обручальное кольцо.

— Это что… предложение руки и сердца? — растерянно улыбнулся американец.

Глаза Хакима смеялись и подсказывали: «Открой, сам увидишь!»

Уилсону стало немного не по себе. Не без трепета он открыл бархатный футлярчик. На шелке, в углублении для кольца, лежала розовая продолговатая капсула, похожая на мультивитаминную.

— Похоже, это действительно предложение, — сказал Уилсон, внутренне холодея. — И приводить его в исполнение вы предлагаете прямо сейчас? Без права помилования?

Хаким отозвался со смешком:

— Пока смерть не разлучит нас… Впрочем, я вас не тороплю. А говоря серьезно — если попадетесь, терзать вас будут долго и страшно. Поэтому я дарю вам выбор.

Уилсон решительно захлопнул коробочку и сунул ее в карман.

— Смерть мучительная? — спросил он с почти беззаботным видом.

— О нет. Видели фотографии в Джонстауне — те, после массового самоубийства? Помните, у всех покойников улыбка на лице?

Уилсон саркастически хмыкнул:

— Ошибаетесь. Врачи называют это «риктус». Обычный спазм после трудной агонии.

9

Ливан, прибрежное шоссе

19 февраля

Водитель рулил молча, с отрешенно-сосредоточенным выражением лица. Зато Зеро и Халид — на заднем сиденье — болтали, не закрывая рта. Непонятный разговор на арабском был для Уилсона тем же белым шумом и нисколько не раздражал. Внимание привлекали только редкие английские слова: «оуукей!», «пятьдесят центов», «я твою мать имел во все дырки!», «виагра», «не крути жопой!».

Хаким не раз подчеркивал, что Зеро и Халид приданы Уилсону для защиты. Но тот, естественно, понимал двойственность их роли. В случае чего они, конечно, защитят. Однако их первейшая задача — не дать американцу удрать с товаром, если ему стукнет в голову такая блажь.

Дорога была в ужасном состоянии, как и подвеска машины. Уилсон вздохнул с облегчением, когда они часа через два наконец въехали в «тутошний» Триполи. После заросших бурьяном садов на окраинах вдруг начался огромный городок из пестрых палаток. Все обширные пустыри были заняты.

— Сирийцы, так-их-растак! — пояснил Халид в ответ на недоуменный вопрос Уилсона. — Понаехали и отняли у нас работу!

После сирийских палаток пошли тускло-коричневые однообразные многоквартирные дома — цветом они мало отличались от почвы. Детишки гоняли мяч в пыльных дворах. Тут же на балконах сушилось белье.

Перед въездом в порт был контрольный пункт. Водитель вынул из потертого бумажника истрепанный листок бумаги и предъявил его охраннику. Тот внимательно изучил документ, осторожно сложил его — чтобы не распался в руках — и вернул водителю, прибавив какой-то совет на арабском.

Сначала они проехали ряд суденышек, которые загружали и разгружали с помощью примитивных лебедок. За большим строением, похожим на сухой док, они увидели почти исполинское грузовое судно под турецким флагом. «Королева Мраморного моря». Огромный кран как раз опускал на него ярко-голубой контейнер.

— Ух ты, какой контейнерище! — воскликнул Халид, обращаясь к Уилсону. — Думаете, все наши бочки в нем?

Уилсон пожал плечами. За погрузку он не отвечал. Ему было сказано, что товар будет на борту. И если Хаким не обеспечил правильный ход данной части операции — это его проблема. Уилсон вступит в дело позже: в Одессе обменяет гашиш на партию оружия, а в Африке махнет оружие на бриллианты (естественно, полученные с помощью кровавого насилия). После этого — в Антверпен. Ждать Хакима в отеле «Витте лилле».