Когда перевозбужденное стадо госпожи Пулецкой наконец выбрело из подземелья и мигало, привыкая к дневному свету, Уилсон вдруг сообразил, что в катакомбы их водили с умыслом. Лукавая жирная пастушка отлично понимала, что ее овечкам не до экскурсий, пейзажей и архитектурных красот — и они будут благодарны именно за возможность узнать друг друга ближе в интимной темноте.
— Какая я счастливчик! — воскликнула Ирина, щурясь на Джека Уилсона. — Другие мужчины другие… Но ты — много красивый!
Уилсон с напускным смущением замотал головой:
— Нет, нет. Ты настоящая звезда кино!
Ирина вся сияла.
Вечером женихи и невесты общались в отдельном зальчике дешевого ресторана. Под классику Перси Следжа Ирина нахваливала танцевальные способности Уилсона. Впрочем, никто по-настоящему не танцевал: повиснув друг на друге, все просто целовались.
— Я обожаю этот песня! — прошептала Ирина.
Уилсон, занятый ее шеей, в ответ только мычал.
— Я хочу делать с тобой любовь! — так же тихо добавила Ирина.
Он прижал ее к себе еще крепче. Это был упоительный момент… если бы не его глаза. В них забегали искры. Он опустил веки и попытался успокоиться. Ничего не получалось. От мысли, что он скоро окажется в постели с роскошной женщиной, его бросало то в жар, то в холод. Что случится — после десятилетнего перерыва?
Пока происходило ужасное — стремительно накатывала почти полная слепота. Уже сейчас госпожа Пулецкая, которая из-за столика удовлетворенно наблюдала за новобранцами матримониального фронта, казалась Уилсону тонкобедрой манекенщицей: окружающее он видел словно в конце узкого высокого туннеля.
— Ты тоже хочешь делать любовь со мной? — спросила Ирина прежним интимным шепотом.
Уилсон рассеянно кивнул.
— Правда?
— Да, да…
— Что с тобой? — полуобиженно-полуиспуганно воскликнула Ирина и отстранилась. — Ты не имеешь лица! Тебе плохо?
— Нет, нет, все в порядке, — упрямо настаивал Уилсон, хотя голова разламывалась от боли, а от злости и отчаяния его слегка поводило.
— Это потому, что я говорить о любовь?
Уилсон хотел рассмеяться и солгать что-нибудь приятное. Вместо этого он сказал правду:
— У меня иногда бывают внезапные приступы головной боли. Проходят быстро и на умственных способностях не сказываются. Но… но во время приступа я почти теряю зрение… — Он торопливо повторил: — Не бойся, это проходит быстро…
— А, офтальмомигрень, — сказала Ирина.
У Уилсона челюсть отвисла.
— Правильно. Откуда ты знаешь?
— Ты забыл, до ресторан я заканчивать школа медицины. Но медсестра получать копейки, поэтому я стать официантка.
К ним уже плыла всполошившаяся госпожа Пулецкая. Ирина что-то сказала ей на украинском, и та огорченно покачала головой. Потом они вдруг заспорили. В тоне Ирины были упрашивающие нотки. В итоге, как показалось Уилсону, она добилась своего — госпожа Пулецкая уступила.
— Мне разрешать ехать тебя в твой гостиница, — сказала Ирина.
В такси она ласково гладила Уилсона по смоляным волосам.
— Ничего, ничего, — приговаривала она, — это стресс. Ты уже лучше? Или темно?
— Темно, — отчаянии отозвался Уилсон. Проклятая мигрень всегда была сущим наказанием. Но впервые рядом оказался кто-то ему сочувствовавший, заботливый. (Уилсон не желал признаваться себе, что впервые за всю жизнь он позволил кому-то быть рядом — сочувствовать и заботиться.)
В номере Ирина не стала включать свет, точно угадав, что яркий свет для него мука. Она сбегала в ванную и, заботливый ангел, вернулась с горячим мокрым полотенцем.
От ласки и компресса на лбу боль стала уходить. Ирина уложила Уилсона на кровать и сидела рядом, поглаживая его по руке. В номере было душно, однако она не открывала окна. И тут она угадала, что шум с Дерибасовской будет для него ужасен.
— Не бойся, скоро пройдет… — шептал Уилсон.
— Шшш! Шшш! — отвечала Ирина самым международным из междометий.
Постепенно он впадал в полудрему. Ирина сменила компресс.
Черт, как славно! Он выбрал правильно. Другие невесты в группе были откровенными хищницами или шлюхами, только «романтические туристы» могли, за туманом своей мечты, не замечать их плохо скрытой стервозности. Ирина же обладала и воспитанием, и сердцем. Другая бы развернулась и ушла или закатила бы истерику по поводу его «увечности», а Ирина трогательно и кротко заботится о нем — не произнеся ни слова упрека…
Его брак был задуман как деловая подготовка к мрачному будущему, которое ожидает планету после «момента Уилсона». В грядущем общеземном бардаке, когда он уединится на ранчо и станет отстреливаться от мародеров, найти достойную женщину будет головоломной задачей. К провианту в чуланах он хотел прибавить запас секса и материнства — он мечтал о маленьких Уилсонах, которые заселят новый, исправленный мир.
Но теперь эта чисто деловая акция вдруг оказалась его самой гениальной идеей. Ирина — его благословение, его удача. Их свело само провидение в лице жирной госпожи Пулецкой. Очевидно, боги одобряют его план, коль скоро послали ему такое счастье!
Уилсон стал подниматься с постели.
— Уже почти прошло, — сказал он со слабой улыбкой. Снимая со лба сложенное мокрое полотенце и протягивая его своей очаровательной сиделке, он добавил: — Спасибо. Ты изумительная.
— Шшш! — отозвалась Ирина. — Лежать и не открывать глаза. Спокоиться.
Уилсон покорно лег.
Ирина отнесла полотенце в ванную, вернулась, легла рядом и прижалась к американцу всем телом. Она медленно целовала его шею. Потом шепнула: