— Роль Джека мне более или менее известна, а вот…
— Желаете про меня узнать? Как ученый я был сбоку припека. На мне лежали все финансовые хлопоты, а поначалу это адский труд. Эксперименты и опытные образцы жрут деньги только так. Словом, я окучивал инвесторов, а Джек ворочал мозгами.
— И что же случилось?
— Дерьмо случилось, вот что. Правительство изничтожило гениального парня! И меня как свидетеля заставило сказать пару гадких слов против него. Вы этого не знали? Ну, все равно вам бы кто-нибудь рано или поздно на меня настучал. На самом деле, видит Бог, мои показания не сыграли никакой роли. Десять лет прошло, а я не в силах окончательно опомниться от всей той истории. До сих пор не могу поверить в случившийся абсурд.
— Что именно вы имеете в виду под абсурдом? — осторожно спросил Берк.
— Вы, наверное, воображаете, что Джек изобрел какую-то жуткую бомбу или еще что-то ужасное. И всякий, кто знает реакцию правительства, к иному выводу прийти не может.
— Эппл сказала мне, что это была батарейка…
— Не батарейка — батареища! Была бы минимум в десять раз долговечней всех сегодня существующих. А по цене нисколько не дороже. Ему бы орден на грудь: с точки зрения защиты природной среды и экономии ресурсов его изобретение — великая победа! Но наше мудрое правительство умней всех профессоров, вместе взятых, во главу национальных интересов оно ставит дальнейшее загаживание окружающей среды. — Экономист мрачно вздохнул и спросил после паузы: — Желчно?
— Мм-м… да.
— И хорошо! Потому что чей-то маразм стоил мне добрых ста миллионов долларов! И вечной славы! Батарея Уилсона, вне сомнения, изменила бы мир. Конечно, весь почет достался бы Джеку, и справедливо. Но и мне перепал бы лучик его славы. Да и десять процентов от его первого миллиарда мне бы пришлись кстати. А сам Уилсон мог сделать кучу хорошего, и не только как изобретатель. Он мечтал, разбогатев, создать благотворительный фонд. Чтобы помогать туземцам.
— Вы хотите сказать, коренным американцам? — поправил удивленный Берк.
— Любым коренным. В Бразилии у индейцев проблемы даже почище, чем у наших. Аборигены в Австралии, черные в Африке — ведь они не столько живут, сколько мучаются. В своей статье вы обязательно заострите внимание на этом!
— Хорошо, — пообещал Берк. — Но я так и не понял: зачем правительство отобрало у вас патент?
Эли сердито фыркнул.
— Возможно, они надеялись получить какие-то преимущества в грядущих войнах. Понятия не имею! Как товар, изобретение Уилсона произвело бы революцию на рынке. Я все-таки не рискну вдаваться в подробности, но имею право сказать: целые промышленные сектора могли бы прекратить существование, а угледобычу пришлось бы окончательно свернуть. Стало быть, имелась угроза большим компаниям, а сердить их политики избегают, иначе денежек на выборную кампанию не подкинут! Хотя опять же это только мои домыслы. Зачем отобрали, будут использовать или замуруют в архиве — я могу только гадать. Они ведь ничего не потрудились нам объяснить.
— По словам Джил, Джек попытался обойти запрет…
— И глупо сделал. Я старался отсоветовать, но не вышло. В итоге я просто отошел в сторону. И очень вовремя. Потому что Уилсону, как и следовало ожидать, дали по зубам. Он продолжал как ни в чем не бывало, только без меня, собирать деньги инвесторов, однако производство теперь планировал на чужом тропическом острове у черта на рогах. На очередной презентации оказался представитель компании, прочно связанной с ЦРУ. Естественно, Уилсона немедленно взяли за шиворот. Прокурор потребовал два года тюрьмы и двести тысяч штрафа. Я остался на свободе и пробовал по-быстрому продать нашу квартиру — добыть деньги для залога. Судья потребовал сумасшедшую сумму.
— А чек, который правительство прислало в виде компенсации?..
— Мы его сознательно не трогали. Жалкие сто пятьдесят две тысячи! Взять деньги — значит молчаливо согласиться с несправедливостью. Мы собирались апеллировать снова и снова и дойти до Верховного суда, если понадобится.
— Но до выплаты залога дело не дошло, — сказал Берк. — Авантюрист Мэддокс проворно воспользовался его невменяемым состоянием…
— Да, верней не сформулируешь!
— Вы виделись с Джеком в тюрьме?
— Только во время предварительного следствия. Когда его упекли в Колорадо, он уже не хотел видеть меня.
— Вы упомянули его приемную мать…
— Да, Мэнди. Жила в трейлере в Фаллоне. Но, как я уже сказал, женщина она была пожилая и не очень здоровая.
Новых вопросов в голову Берка не приходило.
— Что ж, большое спасибо…
Однако Эли уже сам не мог остановиться:
— Штука в том, что мы с Уилсоном не один год были не разлей вода. Бог свидетель, я считал его своим лучшим другом. Но он ушел в тюрьму как в могилу. Для меня он все равно что умер. Был — и больше нету.
— Что вы имеете в виду?
— Он отрекся от меня. Начисто. Не отвечал на письма, не желал говорить со мной по телефону. Я мотался на машине в этот жуткий Флоренс, когда Джеку смягчили режим и разрешили свидания. Дважды я проехал сотни и сотни миль, а он оба раза не пожелал увидеться со мной! Конечно, его сунули в настоящий каменный гроб — мавзолей, а не тюрьма! И там его мытарили с жестокостью средневековой — и сломали. Но как он мог сломаться до такой степени, чтобы абсолютно вычеркнуть меня из своей жизни? Я его не предавал, просто вел себя чуть разумней, то есть не лез на рожон. А если я в суде и ляпнул пару неосторожных слов, так ведь не по своей воле — прокурорские хитрые шавки своими вопросами заставили… Мне ведь тоже в петлю не хотелось… — Эли вздохнул и прибавил с плаксивой нотой в голосе: — Зачем он сам себя оставил навсегда в одиночке? Расплевался со всеми друзьями…